Одна его армия, грабя, порабощая и убивая, вторглась так глубоко в Анатолию, что в 614 г. даже Эфес, стоявший на берегу Эгейского моря, был предан огню⁸¹. Вторая армия под командованием военачальника из михранидов по имени Шахр-вараз повернула на юг⁸². В ее миссию входил не только грабеж, но и территориальные завоевания. Ее успехи оказались выше самых смелых надежд Хосрова. К 615 г. во владения шахиншаха вошли вся Сирия и Палестина. А спустя четыре года он стал властелином Египта. Мечта о глобальной мировой монархии, преследовавшая каждого шахиншаха со времен Ардашира, оказалась близка к воплощению в жизнь. А Римская империя подошла вплотную к исчезновению.

«Зверь четвертый – четвертое царство будет на земле, отличное от всех царств, которое будет пожирать всю землю, попирать и сокрушать ее»⁸³ – таким было видение Даниила, и ангел, объясняя видение, предсказал, что настанет время, когда зверь будет уничтожен: «Воссядут судьи и отнимут у зверя власть губить и уничтожать до конца»⁸⁴, после этого землю унаследуют люди Бога. Таково, согласно проверенному временем мнению церкви, было предсказание судьбы римского язычества, но, возможно, следовало ожидать, что евреи, потрясенно наблюдая за сокращением христианской империи Нового Рима, интерпретируют эти слова иначе. Теперь многие из них надеялись, что приход Мессии уже не за горами. Гог и Магог уже потрясли мир, и ужас наполнил сердца народов, а значит, грядет время, когда Израиль наконец будет очищен от грехов⁸⁵.

Естественно, центром всех этих ожиданий был Иерусалим. Здесь, когда Шахрвараз летом 614 г. появился перед его стенами, патриарх наотрез отказался признать возможность, что Святой город попадет в руки язычников. Он не пожелал вступить в переговоры с захватчиками, что намеревались сделать городские власти, помня о судьбе Антиохии, и настоял, чтобы город доверился защите Христа⁸⁶. Через три недели персы начали штурм. Бойня была страшной. Утверждают, что на улицах осталось 50 тысяч трупов, еще 35 тысяч христиан, включая самого патриарха, увели в плен. Вместе с ними была унесена самая ценная реликвия христианского мира – Истинный Крест. Его извлекли из овощной грядки, в которую закопали перед подходом персов. Такое унижение глубоко ранило весь римский мир. Понятно, что многие христиане не сомневались: виновниками несчастья таких катастрофических масштабов могли стать только евреи. Возмущенные сплетники уверенно заявляли, что это евреи были лазутчиками персов, они открыли городские ворота и возглавили убийство иерусалимских дев. Самое страшное, утверждали слухи, что после осады евреи окружили 4500 христианских пленных и, угрожая мечами, потребовали, чтобы они сменили религию. Когда же те отказались, их безжалостно убили. Правда это или нет, но слухам верили, и эта вера укреплялась нескрываемой эйфорией самих евреев. Как только Иерусалим перешел в руки персов, появилась некая таинственная фигура – Неемия, сын Хушиэля (почти наверняка это не настоящее имя: настоящий Неемия был губернатором Иерусалима в Y в. до н. э. при начальной Персидской империи; о нем упоминается в Библии). Этот человек повел городских евреев на Храмовую гору, где они построили алтарь. На священном камне впервые за пять сотен лет были принесены жертвы, в полном соответствии с законом Моисея. Создавалось впечатление, что наконец появилась возможность основать Храм святости⁸⁷.

Но все радужные ожидания вскоре были разбиты. Персы оказались не более терпимыми к претензиям евреев, чем римляне, и не имели намерений позволить им строительство нового храма. Также они не испытывали желания разрешить какому-нибудь выскочке объявить себя Мессией. Через несколько месяцев после захвата Иерусалима персы арестовали Неемию, обвинили его в подстрекательстве к бунту и казнили. Объявил он себя Мессией или нет, но представлялось совершенно очевидным, что он не мог быть «сыном человеческим», который должен, согласно предсказанию Даниила, уничтожив четвертого зверя, установить «владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится»⁸⁸.

Тем временем далеко на севере Ираклий готовился забить еще один гвоздь в гроб еврейских надежд. Обстоятельства, в которых он находился, безусловно, были очень опасными, однако он не отчаивался и не утратил веры в свою империю. Десятилетие, которое Хосров потратил на удивительные завоевания, Ираклий занимался укреплением политической базы. К 624 г. он наконец смог перейти в наступление, уверенный, что не получит удар в спину. Планы его военной кампании являлись в высшей степени честолюбивыми. В свое время он свалил Фоку, напав из-за моря, и теперь намеревался повторить трюк, ударив через горы Армении и срубив таким образом под корень источник зла – Персию⁸⁹. На карту было поставлено очень многое: Ираклий собрал все финансовые и логистические ресурсы, а его ударные силы, по сути, являлись последней линией обороны империи. Стоя на краю пропасти, он, как и евреи, обратился за поддержкой к Священному Писанию. В Книге пророка Даниила Ираклий прочитал, что «с запада шел козел по лицу всей земли… Он пошел на того овна, имеющего рога… и бросился на него в сильной ярости своей… и поразил его, и сломал у него оба рога». Император возрадовался и пришел к выводу, что в борьбе против персов ему непременно будет сопутствовать удача⁹⁰.

Так и вышло. Ираклий отсутствовал в Константинополе четыре долгих года, и его возвращение стало самым потрясающим из всех, которые только знала военная история. Сражения были жестокими, и Римская империя, безусловно, оказалась бы обречена, если бы император и его небольшая армия потерпели поражение. Но самым главным аспектом этой потрясающей кампании являлось то, что одна вера столкнулась с другой. В Палестине незадолго до разграбления Иерусалима видели сражающиеся небесные армии, а теперь на падшей земле предстояло сражение не менее небесное по характеру. Ираклий, подражая Гассанидам, не колеблясь, провозгласил себя воином Христа. Сделав это, он подверг серьезному риску не только собственную жизнь и свою империю, но и авторитет христианского Бога. Ставкой в игре стало самое ценное, что у него было, – Константинополь. В 626 г., когда Хосров приказал Шахрваразу перейти в наступление к берегам Босфора, Ираклий сохранил уверенность, что христиане столицы находятся под защитой небес. Даже тот факт, что авары одновременно наступали с севера, имея в своем арсенале новейшие осадные башни и катапульты, не убедил императора отказаться от плана кампании и отступить из Ираншехра. И его убежденность в данном случае была достойно вознаграждена. Говорят, что силуэт Девы Марии («женщины в благопристойном платье»)⁹¹ увидел на укреплениях сам аварский хан – она охраняла столицу. Помогло и то, что византийский флот, выйдя в Босфор, сумел потопить весь персидский транспортный флот. Великая осада продлилась всего лишь пару недель. После этого армии Шахрвараза и аваров отступили. Жители Константинополя, выдержав такое испытание, уверились, что они на самом деле люди Бога.

Тем временем в Ираншехре Ираклий демонстрировал огнепоклонникам – подданным «беспощадного разрушителя – Хосрова»⁹², что их властелин проклят небесами. Не ставя себе целью немедленные территориальные завоевания (это превосходило его возможности), Ираклий решил уничтожить все, что поддерживало престиж дома Сасанидов. Вот почему он начал кампанию, обрушившись на Огонь Жеребца (The Fire of Stallion), взял штурмом одинокую гору, на которой он стоял, разорил храм и затоптал священные угли. Осмелев после череды побед, он спустился с гор Мидии и начал кровавую жатву на равнинах Месопотамии, заваливая трупами каналы, дороги и деревни. В декабре 627 г. он нацелился на дворцы Хосрова. Их смотрители были уведены в плен, животные в царских парках – от страусов до тигров – убиты и пошли в пищу солдатам, шелка, ковры и мешки специй в сокровищницах – сожжены. «Давай погасим огонь, прежде чем он испепелит все»⁹³, – написал Ираклий своему злейшему врагу, но и после отправки этого письма пожары, зажженные его солдатами, были отлично видны со стен Ктесифона.